Оська предупредил нас, что, получив приглашение из Израиля, мы попадем в поле зрения КГБ. Действительно, как только нам пришел вызов, Юру Степанова, клавишника из оркестра Белого зала в Пушкине, вызвал местный уполномоченный КГБ. «Коллега! — сказал он, пожимая Юре руку. — Вы ведь служили в погранвойсках? Вы наш коллега!» Уполномоченный принялся расспрашивать Юру о подноготной моей жизни, поскольку тогда было негласное указание — отъезжающих сажать, если есть за что. Юра высоко отозвался о своем руководителе ансамбля и пообещал, что встреча останется тайной. Нечего и говорить, что уже через полчаса он был у меня дома с подробным рассказом. Мы шутили и хохотали, но холодок на сердце был. Вызов из Израиля на семью Левенштейнов, а я по паспорту Новгородцев. С такой фамилией не уедешь, даже документы не примут. А не уехать тоже теперь нельзя, КГБ не оставит в покое. После развода Галочка не меняла паспорта — восточная лень, руки все не доходили. Поэтому формально она на тот момент была Фаридой Махмудовной Левенштейн, 1941 года рождения, татаркой. Я рассудил, что гуманный советский закон позволяет не только жене брать фамилию мужа, но и наоборот, мужу брать фамилию жены. Мы пошли на Невский, в ЗАГС у Аничкова моста, подавать заявление на регистрацию брака. «Я хотел бы взять фамилию жены», — сказал я скромно. Регистраторша порылась в наших бумажках. «У вашей жены развод не дооформлен! — ответила она официальным голосом. — Пусть сходит в суд, который ее разводил, оформит там все, как следует, получит назад свою девичью фамилию Бурханова, и после этого можете брать ее фамилию». Я почувствовал, как захлопнулась невидимая ловушка. Надо было действовать скрытно и срочно. Назавтра мы взяли такси, я отвез Галочку в суд, а сам остался ждать ее в машине. Она оделась скромно, повязала голову платочком, лицо умыто, совсем без краски и помады. Бумаги по нашему разводу нашли быстро. — Вы берете себе свою девичью фамилию? — спросила ее помощник судьи, как нечто само собой разумеющееся. Галочка смущенно помялась. — Понимаете, — сказала она тихим, убитым голосом, — за это время я закончила институт, получила диплом на фамилию Левенштейн. У меня сын, он также записан Левенштейном. Я понимаю, что фамилия эта для жизни — неудобная, но, если можно, оставьте мне ее. Из-за сына, из-за диплома. Помощник судьи молча пристально рассматривала Галочку, потом сказала со вздохом: — Что же, хорошо. Если вы настаиваете... Советским законом это не запрещено. Из обшарпанных дверей народного суда Галочка вышла с загадочным лицом, села в машину и только кивнула мне — все в порядке. «Пожалуйста, в загс у Аничкова моста! — сказал я шоферу. — Я женюсь на этой девушке!» Заявление у нас приняли, но мы на всякий случай никому об этом не сказали. Через несколько дней мы с Галочкой во второй раз в своей семейной жизни слушали звуки «Свадебного марша» Мендельсона. Лента магнитофона «Яуза-10» от частого употребления растянулась, звук плыл, дебелая дама с голубой лентой через грудь, с трудом наклоняясь, включала аппарат так, чтобы не уронить достоинства. |