РОК-ПОСЕВЫ

Слушайте эту передачу:

 mp3

Читайте также:

20 июля 2002: Умка

Добро пожаловать на наши рок-посевы. Иностранное понятие "блюз" на русский переводят словом "кручина". И все бы ничего, но есть, на мой взгляд, между ними одно существенное различие. Кручина - это, в общем, плаксивая жалость к себе, в довольно сносных, в общем, условиях - теплая изба, лучина, в печке щи. А блюз - это, наоборот, неистощимый оптимизм рабов при невыносимой жизни на плантациях. Если кручина - чувство личное, индивидуальное, и у нее нет полета и силы, потому она и осталась жить в родной глубинке, то блюз - вещь коллективная, в нем есть заряд, он победно прошагал по всему белу свету и наведался на родину кручины. Тут два первоисточника встретились, от этой встречи родилось нечто негритянское по форме, славянское по содержанию. Кручина Блюзовна, или Блюз Кручинович, жанр-полукровка. В худших образцах сочетает тупость музыкальной формы по отцу с деревенским мышлением по матери. Но в лучших образцах, господа... О! Тут косая сажень в плечах, молодецкий посвист, топор дровосека, тут и мудрость закручинившейся от переводов с литовского интеллигенции, глубина кандидатской степени по истории литературы. Вы, может, уже поняли к чему я клоню. Героиня у нас такая одна.

  Музыка Умка и Броневичок   Шоу-бизнес   

Читаю по ее художественной автобиографии -- ну, естественно, с вынужденными сокращениями.

Герасимова Аня, родилась 19 апреля 1961 г. в Москве. С пяти до двенадцати лет занималась в хоровой студии "Веснянка" (д/к им. Серафимовича) хоровым пением, сольфеджио и фортепиано (последним - совершенно безуспешно и напрасно). Больше всего на свете хотела "запевать", т. е. солировать, но не получалось - голос был слишком тихий. Параллельно мечтала стать великим писателем и в старших классах даже сочинила два пухлых романа из жизни русской интеллигенции 19 века (романы сохранились, но читать их не советую - наглое и беспомощное подражание Окуджаве и Достоевскому). В 1978 г. закончила с отличием и отвращением английскую спецшколу N 22 и поступила в Литеpатуpный институт им. Гоpького на отделение художественного перевода (поэзии), специализация - литовский язык. Между прочим, опубликована целая куча моих переводов с литовского. Самая ужасная работа - переводить литературоведческие статьи, стихи идут веселее. Сравнительно интересной работенкой был сборник каунасского битника Гинтараса Патацкаса. Диплом у меня получился опять же с отличием, скорее уже по инерции - академическая жизнь в Литинституте была не больно обременительная, любимые предметы - портвейн, фрилав и автостоп. Благодаря или несмотря, а только в 1983 г., с годовалым сыном в коляске, поступила я в аспирантуру на кафедpу так называемой "советской литеpатуpы". Чтобы перейти на нее с кафедры перевода, ухитрилась написать реферат "Поэзия О.Мандельштама в переводах на немецкий язык", в дальнейшем же пришлось ловко скрывать от литинститутских боссов чудовищную по тем временам тему диссертации - "Проблема смешного в творчестве обэриутов", по возможности избегая представления на ученый совет готовых кусков этого беспрецедентного труда, весьма халявного и зачастую творившегося в измененном состоянии сознания. Если бы не научный pуководитель М.О.Чудакова, дописать вряд ли дали бы, вообще выгнали бы нафиг. (Один из доблестных преподавателей, узнав тему, одобрительно заметил: "Ага. Обэриуты - интересная народность. А что, у них уже есть литература?"). Дописанная диссертация легла в стол - как раз в 1986 году меня окончательно, как тогда казалось, накрыл рок-н-ролл во всех его проявлениях - и только через три года, в январе 1989, была защищена на кафедpе советской литеpатуpы МГУ.

Часто спрашивают, когда я начала сочинять песни. Я честно отвечаю, что, наверное, с рождения. Вообще, наверное, виноваты мама с папой, у нас в семье считалось нормальным сочинять песни по случаю и без случая, просто от хорошего настроения, и петь их друзьям и знакомым. Кое-что пробовала кропать еще в школьном возрасте, подражая любимым Высоцкому или Окуджаве, но, услышав западный рок, заткнулась: любая музыка, кроме этой, для меня исчезла, а как сочетать такую музыку с русскими словами, было непонятно. На первые опыты такого рода я решилась в 1985 году.

  Музыка Умка и Броневичок   Блюз Холодной индейки   

С одной стороны, стал поднимать голову пресловутый "русский рок", и многое из того, что пелось со сцены, к моему изумлению, оказалось ниже критики. С другой стороны, "низам", то есть собственно хипповой тусовке, к которой меня всегда тянуло, было практически нечего петь. Это же ненормально! И первую песенку в улично-хипповом жанре я сочинила зимой, по дороге с "Яшки", т.е. тусовки у памятника Свердлову, в очередной раз послушав, как люди пытаются петь самодельные опусы. Она была специально очень простая: "Свобода есть, Свобода есть свобода..." (кстати, перифраз известного лаконичного стишка И.Холина). Уцепилась за эту веревочку и стала в очередной раз выкарабкиваться из цивильной жизни. Довольно скоро, а именно в марте 1986 года, Аркаша "Гуру" Славоросов, автор многих кликух тогдашней "системы", дал мне пресловутое прозвище - за большой ум, надо думать. Точнее, за один умный поступок, не скажу какой. Меня так часто об этом спрашивают, что пусть это будет мой маленький секрет.

В общем-то он, Гуру, и подвиг меня на запись первого "магнитоальбома" и "назвал" не только меня, но и этот альбом, и некоторые песни. То есть я хотела писать "Дневник Дуни Кулаковой", в честь Авдотьи Панаевой (жены и подруги целой кучи знаменитых русских писателей XIX века, если кто не знает; вообще же "Дуня Кулакова" - такой непристойный эвфемизм, поинтересуйтесь в источниках), но думала, что это будет просто дневник, бумажный. Записались в квартире друзей как попало, ничего не умея (по крайней мере я), на диком драйве за два дня.

Летом я сломала свой знаменитый палец на ноге, и мне загипсовали ногу до колена, благодаря чему я на неделю застряла на даче и от нечего делать добила совсем было заброшенную диссертацию. Потом разрезала гипс ножницами и поехала на Гаую, где был тогда традиционный хипповый лагерь - зарабатывать харизму. Это я шучу, конечно, но в принципе, если бы я была (не дай Бог) журналистом и писала о некоей Умке, так и написала бы. Отчетливо помню момент, когда, выкинув по дороге кеды (с поломанным пальцем не больно-то побегаешь), я дохромала до лагеря, плюхнулась на хвою, тут же попросила гитару и давай орать, пока не сбежались. Я хорошо чувствовала, что происходит нечто важное. Тем же летом совершила большой хипповый подвиг, также сильно сработавший на мою личную мифологию: съездила в одиночку автостопом в Среднюю Азию. Приключений было достаточно, излагать здесь я их не буду, тем более что они довольно стремные. Но съесть меня не съели, и я вернулась в Москву на белом коне. Осенью записала вдвоем с Костей Золотайкиным (Кризом) за пару часов на чьей-то кухне совсем уж игрушечный "альбом" "Господа пункера". Я тогда даже отдаленно не представляла себе, что такое записывать музыку, как правильно петь, чтобы не терять голос, была уверена, что настоящий музыкант может с ходу сыграть все, что угодно, визжала, хрипела и выла. Все эти "альбомы" размножались в количестве четырех-пяти штук на кассетном магнитофоне и раздавались друзьям. Каково же было мое удивление, когда через несколько лет я стала обнаруживать копии копий копий в самых неожиданных местах очень далеко от Москвы (например, город Ревда или город Копенгаген), с совершенно разрушенным, порой неузнаваемым звуком.

  Музыка Умка и Броневичок   Пропади ты, сука!   

Вскоре не вполне удачное (как выяснилось) замужество заставило меня прекратить музыкальные занятия. Может быть, и к лучшему, а то пришлось бы участвовать в перестроечном роке. Зато, как только стало можно, я начала путешествовать за границей, выступать на всяких смешных конференциях (до которых, бывало, добиралась автостопом, к восторгу и ужасу коллег), притворилась ведущим специалистом по обэриутам, эксцентричной ученой дамой с загадочным прошлым. Зареклась сочинять песенки и вообще хвататься за гитару - молодость прошла, сколько можно, пора и честь знать. Приходилось утешаться составлением книжек: перестроечные издательства наперебой заказывали обэриутов, и я подготовила штук двенадцать изданий Хаpмса, Введенского, Вагинова и дp., из котоpых осуществилось, дай Бог, два с половиной, остальные канули в бумажных морях погибающих и погибших издательств. Зато было напечатано несколько десятков филологических статей в советских и несоветских журналах, специальных и не очень. Иногда я даже преподавала известные мне предметы: в Литинституте один семестр читала спецкурс по обэриутам, потом в Культурологическом Лицее - сначала по обэриутам, потом по битникам. Преподавать я не умею и не люблю, но, видимо, из этих эпизодов родились дикие слухи типа "Умка преподавала в Оксфорде". В 1994 году, заскучав, я перевела знаменитый роман Джека Керуака "Бродяги Дхармы" (этот перевод издан, и неоднократно) и стала подумывать: не заняться ли мне битниками? Тут-то, из глубины пятидесятых, от отцов-основателей, и подползли ко мне мои новые времена, и рухнул подточенный строгий режим.

Окончательно это случилось в 1995 году, не без участия Ковриги и новой знакомой - Оли Арефьевой, которые постоянно подначивали меня чего-нибудь спеть. Теперь сами виноваты... С начала 90-х Коврига несколько раз пытался меня зафиксировать, просто так, для истории, мало ли что. Однажды посадил в какой-то квартире один на один с хитрым записывающим устройством "ДАТ", и я - "трепеща и проклиная... но строк печальных не смывая", спела ему туда подряд всю мою заветную тетрадочку песен (тогда их было, наверное, штук под сто), хранившуюся за ненадобностью на глубоком дне одного из ящиков письменного стола.

Весной 1995 года, на квартирнике по поводу сорокалетия Майка, устроенном Ковригой у Эли, мы познакомились с Вовкой Кожекиным, и я повелась на его гармошку. Страшно захотелось петь блюзы. Осенью, после феерических путешествий по Восточной Европе и Крыму, началась замечательная жизнь. Для начала Оля пригласила меня на свой бесплатный сейшн в благотворительной столовке для нищих и бездомных, развела на попеть, и все это снял на видео Саша Калагов, он же Питон, важнейшее действующее лицо этой истории. Посмотрела я эту запись и вдруг поняла, что, собственно, людям во мне нравится (объяснить не могу - надо показывать). Брак мой тем временем благополучно сдох, ко всеобщему удовольствию, и у меня поселился бородатый человек по имени Вовка Орский, верный друг и попутчик на протяжении двух следующих лет. По старинке, в дырочку кассетного магнитофона на кухне мы с Кожекиным записали первый домашний альбом "нового времени" - "Новые ворота", а 3 ноября устроили первый "Умкин сейшн", где я пела по очереди, а то и хором с Олей - в сквоте на Остоженке 20, где жили и зависали многие занятные персонажи. Толпа человек в пятьдесят, собравшаяся у метро, показалась мне стадионом. С тех пор сейшена случались довольно часто: в сквотах, в клубе на дебаркадере возле Парка Культуры, а главным образом в ДК инвалидов "Надежда" на Саянской улице. Кайф этого места заключался прежде всего в его принципиальной бесплатности: играть тогда платные концерты было бы бессмысленно и, в общем, нечестно - такое продавать нельзя. Но народ валил валом (халява!) и веселье царило неподдельное. Весь этот "ривайвл" сторонился так называемой "московской клубной жизни", репертуаров и менеджмента, и я, окончательно забросив свои филологические бумажки, совершенно не собиралась делать из музыки новую профессию. При этом песни сочинялись чуть ли не каждый день.

  Музыка Умка и Броневичок   Бензоколонка   

Постепенно собрался более или менее постоянный состав. На гармошке играл любимец публики, неугомонный Кожекин. На басу или гитаре - Сталкер. На клавишах - "наш Манзарек", сосредоточенный и вспыльчивый Паша Пичугин, который как-то встретился мне в переходе и предложил, что поиграет - На гармошке? - У меня есть. - Тогда на басу? - И басист есть. - Тогда на клавишах? - Годится. Он приносил ко мне домой свое полуигрушечное "Casio", и мы часами играли что попало. За барабаны сел Вовка Бурмистров по кличке Бурбон, развеселый длинный дядька, с которым меня познакомил Орский, опять же в переходе, где он - Бурбон - торговал зубной пастой. Не помню, где он играл прежде... Приезжал со своей гитарой питерский человек Ваня Жук, с которым мы подружились летом на Rainbow; Ваня-то и предложил, в шутку, будущее название группы - когда я, по анекдоту, в очередной раз сетовала, что такой-то и такой-то нам на прошлом концерте или записи "весь броневичок забздел", и мы его больше катать не будем. Таким образом, группа существовала в нескольких вариантах, но весьма приблизительно, - репетировать было негде, не на что и, как я тогда считала, незачем. Нередко на сцену вылезали незнакомые люди со странными инструментами - джем же ведь! - увы, далеко не всегда в кассу. Апофеозом этой темы явился краснощекий юноша с гобоем, он подошел к микрофону и дудел нечто авангардное, пока нелицеприятный Сталкер не согнал его со сцены.

К этому времени относится еще несколько самодельных альбомов. Записывал, монтировал и мастерил их Паша Пичугин, они размножались на кассетах кустарным образом и раздавались в неучтенных количествах.

Блудный муж вернулся домой, сказал, что идти ему некуда, ну, я и ушла (до сих пор так и хожу). В принципе хорошо для рокенрольной биографии и освобождения от привязок, но не слишком удобно, когда у тебя аллергическая астма. Здесь же отмечу, что несколько сезонов подряд играла на Арбате, не для красоты, а с целью поддержать существование.

Вскоре после этого мы с Орским отправились в последний из наших длиннющих автостопов - на Урал с немыслимым крюком через Крым и Ростов. В рюкзаке моем, на дне, лежала бумажка с адресом и телефоном Бори Канунникова. Он подошел к нам еще осенью 1995 после безумного бесплатного сейшена в маленьком клубе на Новослободской и спросил: "Гитарист нужен?" - "Нужен." - "Когда репетировать?" - "А мы не репетируем, но ты звони." Тогда из этого ничего не вышло, Боря вернулся в свой Севастополь и жил там без особых перспектив, пока мы не упали ему на голову. После пары джемов в Севастополе я развернула перед ним радужную картину светлого будущего в Москве с прекрасной группой "Броневичок", в которой, надо сказать, наметились к тому моменту трещины. Кожекину хотелось играть традиционный блюз; Паше - более современную музыку. Не удивительно, что, как только Боря приехал в Москву, я ринулась записывать с ним на двух гитарах те песни, которые не получались с "Броневичком". Из этого вышло два сольника: "Каменные цветочки" (осень 1997) и "Низкий старт" (весна 1998). "Старт" и "Цветочки" не продавались, но во множестве раздавались, не только на кассетах, на самонарезных компактах - наконец-то в мои черствые мозги внедрилось представление о современных технологиях, чему в немалой степени способствовали друзья-компьютерщики. Вы спросите, откуда брались на все это деньги? Честно говоря, я в основном клянчила их у сочувствующих и до сих пор, бывает, клянчу: музыкой много не заработаешь, а если зарабатывать на стороне, на музыку времени не остается. Так что мы до сих пор держимся на плаву за счет добровольных взносчиков, назовем из меценатами, честь им и хвала.

  Музыка Умка и Броневичок   Хочется всего   

Начали много ездить, сначала малыми составами, часто по собственной инициативе, кустарным образом, потом все вместе и посолиднее. Питер, Рига, Минск, Свердловск, Тюмень, Киев, Харьков, Ростов, Днепропетровск, Севастополь, Рязань, Воронеж, Астрахань... - я посчитала: на сегодняшний день около сорока разных городов. Вход, как и Москве, устраивается самый дешевый, плюс море халявы, поэтому мы не самый лакомый кусок для промоутеров. Расписание же весьма напряженное: за неделю в Ростове - пять сейшенов, за неделю в Харькове - семь. За три недели в Израиле - десять... Играли даже в Берлине, Париже и позже в Лондоне - вдвоем с Борей, приблизительно на тех же условиях и с тем же успехом. "Ход кротом" - наверное, первый удавшийся концептуальный альбом. Напор и где-то даже наскок, характерный для предыдущих релизов "Броневичка", сменился неторопливой мягкостью, продуманностью аранжировок (не будем показывать пальцами, но виноват в этом Боря К.) и единством композиции. Обложку к этому альбому рисовал севастопольский художник Рома Фурман, с тех пор бессменный оформитель "Броневичка".

Осенью 2001 г. вышло сразу три альбома:

Умка "Лондон" - в принципе обычный квартирник в две гитары, только сыгранный аж в Лондоне у Севы Новгородцева на Би-би-си 12 мая 2001.

"Заначка" - последний и потому на сегодня самый любимый альбом. Издан самостоятельно (на меценатские средства) и выпечен по виниловым рецептам.

К сожалению, далеко не все московские клубы могут обеспечить то, чего хотелось бы "Броневичку": вкратце - чтобы всем было хорошо, а в частности желательна низкая входная цена, отсутствующая или незаметная охрана, демократичность и возможность попасть внутрь для тех друзей, у которых (пока что) нет денег. Порой, с "Броневичком" и без, я появляюсь на радио и ТВ, в газетах и журналах, но толку с этого мало. Неизвестные благодетели, они же пираты, выпустили наш MP3-диск - вот это полезная вещь. С 1999 г. функционирует сайт www.umka.ru - долго я от этого отмахивалась и открещивалась, а выходит, напрасно. Вообще в последнее время пресса довольно обильная, но как правило, довольно бестолковая: как и прежде, преобладают вопросы типа "за что тебя называют Умкой" и "как ты относишься к неформальным молодежным движениям". Некоторую популярность снискало высказывание Бори К.: мы никакой не андерграунд, играем нормальную музыку, именно такая музыка должна быть популярной. Ну что ж, в принципе я с этим согласна.

  Музыка Умка и Броневичок   Я такая же, как все   

<< возврат

пишите Севе Новгородцеву:[email protected] | вебмастер: [email protected] | аудиозаписи публикуются с разрешения Русской службы Би-би-си | сайт seva.ru не связан с Русской службой Би-би-си
seva.ru © 1998-2024