ПРЕССА

Cева обороты

<< к списку статей

Л.Алексеенко, журнал "Персона", N1(19)

Наш человек на Би-би-си, классик рок-вещания СЕВА НОВГОРОДЦЕВ уверен: то, что сделано со старанием, усердием и любовью, обязательно будет востребовано жизнью.

«Избранные – не те, кто ставит себя выше, но те, кто требует от себя больше, даже если требование к себе непосильно».
Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ, ХХ век

Во всяком деле – своя элита. Те, кому втайне или открыто подражают, у кого заимствуют. Оказывается в числе этих признанных – мечта и испытание.

В журналистике среди таких образцов прежде всего авторы Би-би-си...

Новгородцев Всеволод Борисович
Журналист
Родился в 1940 году в Ленинграде.
1957 – студент Ленинградского высшего инженерного училища им. адмирала Макарова.
1962 – мичман на базе подлодок в г. Североморске.
1965 – музыкант джаз-оркестра И. Вайнштейна в Ленинграде.
1972 – руководитель ВИА "Добры молодцы" в г. Чите.
1975 – эмигрировал из СССР.
1977 – работа на радиостанции Би-би-си в Лондоне.
1987 – автор и ведущий переда­чи "Севаоборот".

С легендарным Севой Новгородцевым мне довелось об­щаться при весьма неожиданных обстоятельствах. Для поколения Next объясняю, кто такой Сева. Русский голос Би-би-си, классик рок-вещания, летопи­сец лед-зеппелизма и дип-перплианства, пиит, чьи оды "буйному сорняку, неизвестно как вымахавшему среди прочей музыкальной культуры", то бишь року, вот уже больше двух десятилетий слушают любознательные ме­ломаны. Они когда-то украдкой припадали ухом к свое­му приемнику и сквозь шум помех ловили разумное, до­брое, вечное...

Те времена прошли. "Рок-посевы" дали свои всходы, а голос Севы, или, если хотите, Всеволода Борисовича, уже не заглушается на не­когда вражеской волне. И все-таки, несмотря на большую доступность и легальность как предмета, так и его проповедника, музыкальные экскурсы рок-сеятеля нас интересуют по-прежнему.

Скажу честно, что не принадлежу к поколению, которое уже не припадало ухом тайно к приемнику с вражескими голосами, а официально выросло на его рок-посевах, "Севаоборотах" и журнале "О!". Поэтому, когда мне нужно почерпнуть порцию жизнелюбия и оптимизма, иногда обращаюсь к нетленным томам "Рок-посевов".

Первой фразой, как-то попавшейся мне на глаза, оказалось весьма поучительное изречение "Жизнь, друзья, подчас фантастичнее вымысла", – писал Новгородцев, подготавливая читателя к увлекательному, но правдивому повествованию. За чтением время летит незаметно, и прервать его смог только телефонный звонок. "Здравствуйте, – сказала мне трубка голосом, который можно было узнать из тысячи, – говорит Сева Новгородцев". Действительность фантастичнее вымысла, только и подумала я и удачу из рук не выпустила. Поскольку произошло это событие накануне празднуемого в России Дня работника радио, с ним я и поздравила Севу. На что в ответ прозвучал весьма неожиданный пассаж: "В Англии нет Дня ра­дио. Там много чего нет. Нет Международного женского дня. Но есть другой праздник, который с радостью празднует вся сильная половина населения. Ликует народ в так называемый День отца". Действительно, "две системы – два мира", как говорили когда-то, до сих пор диаметрально противоположны. Но есть и компромис­сы. Сегодня, например, мы уже не стремимся найти историческую справедливость и ответить на вопрос: "Кто же, собственно, изобрел радио?". Благодаря "Рок-посевам" мы, как "Отче наш", знаем пра­вильный ответ: "Для Запада радио изобрел Маркони, для Востока – Попов. Оттого они (два радио, разумеется) так друг от друга и от­личались первые семьдесят лет".

— А последующие годы? – интересуюсь я.

— Проведя как-то бессонную московскую ночь, благодаря техничес­кому прогрессу я просканировал все московские радиостанции. Разница продолжает оставаться. Радиостанций в Москве очень много, намного больше, чем у нас. Я не знаю, с чем это связано. Может быть, с порядком выдачи лицензий? В Лондоне открыть станцию – если, конечно, не пиратскую – очень сложно. Даже зачи­натель фирмы "Virgin" Ричард Брамс – успешный богатей, несмотря на все свои миллионы, очень долго не мог получить разрешения и в конце концов обрел лишь право вещания на средних волнах. Прогресс и распространение ра­диостанций в Лондоне регулируется жест­че, чем у вас. И владельцам российских станций, и вещающим на них людям надо радоваться такой невероятной свободе. Я – человек с Востока, попавший на Запад и вещающий на Восток. И Восток, обращаясь ко мне, говорит: "Ты пришли нам чего-ни­будь сюда. Мы повещаем здесь у себя". Вот я, как маятник, и качаюсь туда-сюда все эти годы и считаю себя тем проводком, по кото­рому сигнал течет с Запада на Восток

— Наверняка за это время были у вас ориентиры, маяки, которые, как "точ­ки отсчета, верстовые столбы, органи­зуют пространство"? – припоминаю я только что прочитанные строчки из "Рок-посевов".

— Все эти мои разговоры, как вы понимаете, исходили из тогдашней идеологии, газетного языка. Мы "прикалывались" над всякими передовиками-маяками, и народ сейчас продолжает делать это уже по инерции. Однако же, когда жизнь делает следующий шаг, – это шаг в неведомое. По формуле "Никто будущее не строит". Что было в прошлом – для будущего не закон. И это замечательный принцип, по которому критики всегда оказываются не правы.

— Почему?

— Критик может рассчитывать будущее, ис­ходя из того, чему он уже научился. А буду­щее делается новыми силами, новой энер­гией. Как я люблю повторять: "Будущее пи­шется не только на новой странице и новой бумаге, но и пером, специально для него очинённым. Поэтому оно непредсказуемо. Но именно в этом радость жизни".

Что до верст. Их намотано много. Как на­чал вещать двадцать лет назад, так и продолжаю. Был бы посостоятельней, давно бы бросил, но, слава Богу, бедность дер­жит в кулаке. Но профессий за свою жизнь я поменял немало. Был актером, моряком. Потом ушел в джаз, затем в поп-музыку. Из поп-музыки эмигрировал на Запад, где и ушел на радиовещание. Параллельно консультировал фильмы, так попал в актеры. Самая моя крупная роль – туркменского пограничника в фильме "Шпионы КГБ".

— "Опыт, который ни за какие деньги не купишь"... – продолжаю цитировать я.

— Я профессии менял не потому, что задавался такой целью. Меня жизнь волокла. Мальчиком любил так разбирать будильники, что­ бы потом их не собрать. Я – самоучка по жизни, и этот инстинкт у меня остался. Мне все время интересно делать то, чего не умею. К радио это не относится. Во-первых, радио – это процесс. Во-вторых, отношения с Би-би-си у меня необычные.

Попал я туда благодаря стечению самых невероятных обстоя­тельств и такому количеству странных, полумистических совпаде­ний, что, будучи человеком верующим и отчасти суеверным, пони­маю: не я сам туда пришел. И поэтому работу свою выполняю. Если подвинули тебя, ты обязан тянуть лямку.

— Какие же знаки судьбы вы получали?

— У провидения были всякие намеки. Когда в ожидании паспорта мы жили в Италии, у голландских студентов я купил самую дешевую машину – жук-"фольксваген". B те годы голландские номера начина­лись с двух букв. Первыми буквами моей машины были "DJ". Я тог­да еще не знал, что это значит, но, получается, ди-джеем уже был.

— Роль фатума в вашей жизни очевидна. А какова в ней роль женщины?

— Женщина – это все. На Галочке я был женат дважды. Женился, по­тому что не мог жить без нее, развелся, потому что с ней жить тоже было невозможно. А потом решили уехать. Вызов пришел на се­мью – и пришлось жениться вновь. По поводу нашего отъезда. Га­лочка меня пилила полгода. Я ведь был моряком – убежденным патриотом. В загранплавания мы ходили, все сам видел и своими руками щупал. Поэтому был противником эмиграции и говорил: "Ну куда же вы, бабы, собрались! Кому вы там нужны!" В конце концов махнул рукой. Считаю, что нам повезло. Мы стали не вто­росортными англичанами, а первосортными русскими. А по работе англичане у нас в ассистентах ходят

— "Люди, познавшие успех на Западе, скажут, что цена его порою бывает высока...", – извиняюсь за очередную цитату.

— Не в деньгах, а в усилиях. Рогом надо упираться. Мы приехали туда все рыхлые, в мозгах каша. Первый год Галочка все квитан­ции, приходившие к нам, выкидывала, а когда пришла пора заполнять финансовый отчет, бухгалтерия за голову схватилась. Прихо­дилось себя переучивать во всем. Всякий успех, даже минималь­ный, там связан с самоорганизацией и дисциплиной. А понятия "блат" там нет и в помине.

В начале 80-х, от скуки, решил заняться выпуском пластинок. Это был особый период моей жизни. Работа давила, на Би-би-си был период так называемой "стилистической цензуры". Радиостанция была бесстрастной организацией, сообщающей только факты. Ко­нечно, в политические новости я ничего от себя не добавлял. Но просто читать сухие музыкальные новости было совершенно невоз­можно… И я начал экспериментировать Поначалу начальство не знало, что я там пишу, не до меня им было Но потом начали идти письма, в мою кухню заглянули с проверкой и ужаснулись…

Так началась борьба. Меня резали, а я писал так, чтобы они не понимали. Это продолжалось около года. Мне пошло на пользу. Тот ухарский стиль, с которого начинал, стал потоньше. И вот тогда то я и затеял фирму грампластинок. Как отдушину. Взял негров. Пришел как-то к ним на репетицию и говорю: "Вам бы тут на саксофоне кто-нибудь подыграл". Они – мне: "Где ж его возьмешь?". Так я и принес свой.

Такого единения душ, братания, которое происходит на гастролях не бывает нигде. Двадцать четыре часа в сутки сближают. Однаж­ды, путешествуя в туре вместе с "Uriah Heep", я окунулся в этот климат расширенной семьи и сразу понял, чего мне так дико не хватало все эти годы. Сжался, борешься, делаешь что-то, идешь вперед, но не чувствуешь этого, пока не происходит такого братания.

— Может быть, это просто ностальгия? По юности, советским вояжам, обшарпанным гостиницам в тогдашнем захолустье?

— Да. И по климату, который нигде и никогда больше не удавалось воспроизвести. Мой "Севаоборот" – попытка воссоздать гастрольную атмосферу тех лет. За тем лишь исключением, что мы шканды­баем не по просторам России или Англии, а по времени.

— Не ввиду ли особой значимости программы ее премьера со­стоялась 7 ноября?

— Случайное совпадение, не более.

— Кроме "Севаоборота" и открытия тайны имени "Jethro Tull", какие факты вашей биографии хочется вспоминать с особой гордостью?

— Я построил два дома. Где-то на Виргинских островах. Рядом с моей делянкой есть посаженное мной дерево.

— Экзотическое?

— Другие там не растут.

— "Помни, о, беспечная юность, что образование вообще есть лучшее приготовление к преклонным годам!" – опять я цитирую.

— Конечно, но обязательно нужно, чтобы юность была беспечной, иначе превратишься в абсолютно скучного человека. Люди с годами все равно становятся серьезнее. Возьмите Чехова, например. Ранние его рассказы все смешные. Абсолютная беспечность. А каким он стал с годами? Все с возрастом становятся философами. Это неизбежный биологический закон. Токсины копятся, пессимизм растет. А энергетика падает. Если, конечно, за этим не следить.

Я тут чудную цитату вычитал: "Хочу умереть молодым, но жить как можно дольше". Эти слова сейчас написаны на моем флаге. С года­ми, конечно, энергетика падает. Но тут на первый план выступает образование и умение что-то делать. Впрочем, если вы что-то де­лаете ради карьеры, то эти навыки необязательны, вы неизбежно выдвигаетесь в начальники. Начальники в Советском Союзе – это чистый стол, ни листка бумаги.

— "Популярность и успех часто преходящи, ими нужно пользо­ваться и ковать железо, пока оно не остыло".

— Я бы добавил еще: "Деньги в жизни бывают один раз. Редко два". Когда мне этот шанс представился, я его проворонил. Дурак! На бирже проиграл…

— Все-таки давайте о наковальне популярности.

— Шлейф популярности, естественно, есть. Но для чего мы вещали все эти годы? Мы вещали, а люди слушали? Пора уже встретить­ся, руки пожать, и чтобы с этого что-то было и им, и нам.

— Мерилом искусства, как вы считаете, является его долговеч­ность. А о работе любого мастера судить лучше по качеству того, что ушло "в корзину". Насколько полна ваша корзина?

— У меня не корзина, а полка, на которой тома старых сценариев стоят. Я понимаю: если что-то сделано, хорошо сколочено, крепче дру­гого, то к этому люди почему-то возвращаются. Я себя ловлю на том, что к своей полке подхожу все чаще. На это спрос сейчас растет

— ???

— Потому что все это было сделано со старанием, усердием и любо­вью. Ведь когда писал, себя страшно истязал. Непонятно почему. Кстати, я был вовсе не такой способный, как может показаться. На­до было себя настроить, провести первоначальный анализ, сесть, нажать, а потом сказать: "Нет, это плохо". Свои первые шутки ко­вал сидючи в конторе до двух-трех часов ночи, ловил "ночника" – у меня в ночные смены приятель был Гена – и читал ему. Если он сра­зу не смеялся, я тут же садился все переписывать. Опять же непо­нятно откуда было такое старание. Словно кто-то толкал меня. Это осталось. Поэтому к работе так серьезно отношусь. У меня ощуще­ние что этот сценарий был за меня кем-то написан.

— "Лишь выдающимся представителям поколения, жанра или стиля, которые, завоевав аудиторию, катятся потом долгие годы на волне ностальгии своих почитателей, удается дожить до момента, пока их снова для себя не откроет новое поколение", – пишете вы в главе "Рок-посевов", посвященной Клэптону. Многие рок-фанаты со стажем ждут каждой встречи с вами. А как молодое племя, незнакомое?

— Здесь сложнее. Главная причина – стилистика, язык и сколочен-ность программы. Я уже превратился в полуклассический жанр. Сейчас все делается быстро, с налету. Диск-жокейство – жанр быст­рый и одноразовый. Сегодня все говорят блестяще, так, как нам в свое время и не снилось. Мы ведь все отходили от писанного. Но есть люди, которым именно "антиквар" нравится. За качество. Дав­но не секрет, что весь этот рок слушают из-за географической уда­ленности – молодежь на Западе рок-н-ролл не слушает вообще. Подобная музыка звучит на радиостанциях для пожилых.

К моему общению со слушателями теперь, помимо традиционных писем, добавился и Интернет, у меня там две страницы. Уже идут электронные письма. Пишет человек, попавший в Новую Зелан­дию. Или Америку и Израиль. Эмигрантская волна – одна часть мо­ей аудитории. Вторая – средний директорский персонал, который когда-то слушал мои программы, а сейчас открыл свой бизнес. По-прежнему Би-би-си слушают в провинции, где нет изобилия ра­диостанций.

Когда у имени есть вес, им начинают приторговывать или пресле­довать какие-то коммерческие интересы. Моя задача – не продать­ся из-за денег. Нужно, чтобы в этом был какой-то смысл. Чтобы по проводу новый ток бежал.

Лариса АЛЕКСЕЕНКО

<< к списку статей